Александр Городницкий. Родство по слову создает народ - Александр Городницкий. Родство по слову создает народ
Мы хотим познакомить вас с воспоминаниями и стихами Александра Городницкого, прозвучавшими 1 февраля на встрече в Библиотеке Кировских островов. Это лишь несколько фрагментов насыщенной трехчасовой встречи, на которой присутствовало около 200 человек.
… Я помню все советские названия
Тема нашей встречи – 27 января. Когда я выступал в филармонии, получил записку: «Почему вы наш Петербург называете «своим Ленинградом»?» Что я должен был ответить? Я сказал: «Друзья, потому что я родился в далёком 1933 году, когда он так назывался. И если первыми двумя словами у меня были «мама» и «папа». То третьим было «Ленинград». Не звучит же «Петербургская блокада». Мы можем спорить о качествах Ленина, но блокада всегда была Ленинградской. Мы можем как угодно относиться к Сталину, но не было Волгоградского сражения, было – Сталинградское. История живет любыми именами. При мне была площадь Урицкого, а Невский назывался именем 25-го октября, а Садовая улица – 3 июля, в честь расстрелов июльских. И в то время ходил такой анекдот. Где-то в районе Сенной подходит старушка к молодому человеку и говорит: «Милок, а как мне до Невского доехать?» Он отвечает: «А вон, садись 3 июля на трамвай, как раз к 25 октября и поспеешь!» Я помню все советские названия. Я родился на Красной улице – а она Галерная….
Крестовский остров
Метро называлось Крестовский остров.
Я шел, отыскивая остатки
Пейзажей детства цветных и пестрых,
Которых было всегда в достатке.
Трамвайная станция кольцевая.
Кружатся листья в грибном канале.
Вокруг не сыщешь уже трамвая –
Его три года уже как сняли.
Трамвая нет. Вспоминая рейсы,
Пытаюсь в прошлое достучаться.
Смотрю на осиротевшие рельсы,
Надежно впечатанные в брусчатку.
Сюда приезжал я в 30-е с папой,
Край суши таинственный обнаружив,
Где лев неподвижный тяжелой тапой
Свой шар над маркизовой катит лужей.
Я помню это начало моря
Над желтой сереющею дорожкой,
И небо бесцветное и немое,
Еще не беременное бомбежкой.
Я помню праздников майских флаги
И облака золотистый локон,
И в спешке чаек, и мост Елагин,
Воспетый в старых стихах у Блока.
И в мире не было места лучше –
Куда там Израилю или Штатам!
И в кронах дубовых светился лучик,
Неспешно тающий над Кронштадтом.
Михаил Кураев
Здесь, в библиотеке вокруг вас – великая русская литература, у которой мы учились и будем учиться всей морали нашей жизни. И она еще не иссякла. Именно поэтому я хочу представить вам замечательного писателя, вашего земляка Михаила Кураева. Это один из любимейших моих питерских писателей. Я думаю, его книги должны быт в вашей библиотеке. Он мне понравится давно, еще когда это было запрещено, когда он написал книгу "Капитан Дикштейн" о кронштадтском мятеже, впервые начав говорить правду об этом трагическом событии. Оказывается, после мятежа в Царском Селе были погребены без крестов 5 000 мятежных матросов! Я узнал об этом совсем недавно и прочту вам позже об этом стихотворение.
Фильм «Мой Питер»
Расскажу немного о фильме «Мой Питер». Мы с Натальей Касперович лет 10 назад начали делать самостоятельные филь мы. Снимают их профессиональные операторы, монтируют профессиональные режиссеры, монтажеры, и на фоне документального фильма идут мои стихи и песни. И получается что-то среднее между художественным и документальным фильмом. Мы сделали уже 12 таких фильмов, и «Мой Питер» - один из главных для меня. Это воспоминания о любимом городе.
После Ленинградского дела по указанию товарища Сталина музей блокады Ленинграда был уничтожен, а вместе с ним – огромное количество уникальных документов, репрессированы работники. Поэтому существовал только очень скромный музей Истории Петербурга, который находится на Английской набережной, и там есть маленький отдел, посвященный блокаде. Один из объектов выставки – комнатка блокадного ленинградца. Крест-накрест окна заклеены бумагой, буржуйка стоит, репродуктор черный, кровать – ну как у нас дома, в 13-метровой коммуналке. Оператор говорит мне: «Посиди немного, сейчас принесут камеру – будем снимать». Они вышли, а я сижу, жду. И вдруг включается репродуктор, звучит сирена, и знакомый голос, как будто из меня, говорит: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Что со мною было! Глаза ввалились, сердце прихватило, я перестал дышать, я не мог это слушать! Оказывается, операторы, черти, 10 минут снимали меня скрытой камерой и потом в фильм поставили. Этого же нельзя делать!
Потом мне позвонила приятельница и говорит: «Саня, я хотела с тобою переговорить насчет воспоминаний о блокаде, я посмотрела этот фильм – я не буду к тебе обращаться. Это слишком дорогого стоит».
Это невозможно пережить, выжать все это обратно.
Немецкий звонкий слог, рокочущее слово
В 1940 году мои родители вместо 1 класса отдали меня в немецкую группу на Васильевском острове, и там было довольно много пожилых, доброжелательных немок, которые брали детей обучать немецкому языку (а именно немецкий язык был у нас тогда главный в школе) и учить курсу первого класса.
Уроки немецкого
Под покрывалом бархатным подушка,
С тяжелой крышечкой фарфоровая кружка,
Песне старинного серебряная дужка
Мне вспоминаются по долгим вечерам,
Агата Юльевна, опрятная старушка,
Меня немецким обучавшая словам.
Тогда всё это называлось – группа.
Теперь и вспоминать, конечно, глупо
Спектакли детские, цветную канитель.
Потом война. Заснеженные трупы.
Из клейстера похлебка вместо супа.
На Невском непрозрачная метель.
Ах, песенки о солнечной форели
Мы по-немецки их нестройно пели,
В окошке шпиль светился над Невой.
Коптилки фитилек, что тлеет еле-еле,
Соседний двор, опасный при обстреле,
Ночной сирены сумеречный ор.
Не знаю, где теперь ее могила.
В степях Караганды, на Колыме унылой?
У Пискаревских горестных оград?
Агата Юльевна, оставим всё как было,
Агата Юльевна, язык не виноват!
Спасибо за урок! Пускай вернется снова
Немецкий звонкий слог, рокочущее слово
Из детства, из-за тридевять земель,
Где голоса мальчишеского хора,
Фигурки из саксонского фарфора
И Шуберта прозрачная капель.
***
Неторопливо истина простая
В реке времен нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю
Родство по слову создает народ
Не от того ли, смертных поражая
Непостижимой мудростью своей
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей.
А стае не нужны законы Бога,
Она живет Завету вопреки.
Там ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх и острые клыки.
Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но если слово разойдется с кровью,
Я слово выбираю для себя.
И не отыщешь выхода иного,
Какие возраженья ни готовь:
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови порождает кровь...
***
Боль в спине. И днем, и даже ночью.
Нету спасу, хоть на крик кричи.
«Начисто изношен позвоночник» -
Говорят сочувственно врачи.
Да и как ему не износиться?
На холодных вьюжных северах,
Где пришлось мне двадцать лет трудиться,
В партиях за совесть и за страх.
Там, себя считая молодцами,
Мы лицом не ударяли в грязь.
Рюкзаки таскали с образцами,
На уступы мертвые садясь.
Да и как ему не износиться
На судах, за три десятка лет
Где не раз во время экспедиций
Мы здоровью причиняли вред.
Где, к проблемам подходя по-русски –
И в дневное время, и в ночах
Судовые тяжкие погрузки
На своих мы вынесли плечах.
Не щадя свой позвоночник ломкий
Я трудился, не жалея сил.
Кабы знал заране – то соломки
Где-нибудь, возможно, подстелил.
И хотя мы все, увы, не вечны,
И уже пора гасить свечу,
Все же позвоночник мой увечный
На другой менять я не хочу.
Потому, что завершая бал сей,
Я скажу: в минувшие года
Он болел, стирался и ломался,
Но не прогибался никогда.
- Дата публикации
- 05.02.20