Описание: G:\Лебедева\Книжно-иллюстративная выставка\Статья\Обложка статьи.jpgОдин из самых любимых русских праздников, разумеется, не мог не найти отражения в отечественной литературе. В статье вы найдёте отрывки из произведений таких писателей, как Антон Чехов, Иван Шмелёв и многие другие, которые в своих работах отразили любовь к Масленице. Представляем самые вкусные отрывки из произведений известных писателей – читайте, наслаждайтесь, вдохновляйтесь и заряжайтесь праздничным настроением!


Они хранили в жизни мирной

Привычки милой старины:

У них на масленице жирной

Водились русские блины.

А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

 Антон Павлович Чехов

У Антона Чехова есть несколько рассказов, посвященных Масленице или с нею связанных. Главный герой рассказа «Глупого француза», Генри Пуркуа, наблюдает за гостем трактира, поглощающим блины, и решает, что тот хочет покончить собой с помощью переедания. Писатель также придумал «Масленичные правила дисциплины». А рассказ «О бренности» обозначен как «Масленичная тема для проповеди» и почти целиком состоит из описания праздничной трапезы, да такого, что немедленно хочется бросить все и испечь блинчики.

Антон Павлович Чехов «Глупый француз».

Этот рассказ чаще всего вспоминают, говоря о русском масленичном размахе.

«Пуркуа поглядел вокруг себя и ужаснулся. Половые, толкаясь и налетая друг на друга, носили целые горы блинов… За столами сидели люди и поедали горы блинов, семгу, икру… с таким же аппетитом и бесстрашием, как и благообразный господин. «О, страна чудес! — думал Пуркуа, выходя из ресторана. — Не только климат, но даже желудки делают у них чудеса! О, страна, чудная страна!»
Читать в ЛитРес

Антон Павлович Чехов «Блины»

«Вы знаете, что блины живут уже более тысячи лет, с самого, что называется, древле-славянского ab ovo… (с яйца, с момента возникновения… – лат.). Они появились на белый свет раньше русской истории, пережили её всю от начала до последней странички, что лежит вне всякого сомнения, выдуманы так же, как и самовар, русскими мозгами… В антропологии они должны занимать такое же почтенное место, как трёхсаженный папоротник или каменный нож; если же у нас до сих пор и нет научных работ относительно блинов, то это объясняется просто тем, что есть блины гораздо легче, чем ломать мозги над ними… Глядя на женщину, пекущую блины, можно подумать, что она вызывает духов или добывает из теста философский камень».

 Антон Павлович Чехов «О бренности»

«Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины... Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина... Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки... Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем...

— Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя!

Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами... Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки... Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной... Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился... Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот...
Но тут его хватил апоплексический удар».

Читать в ЛитРес

Аркадий Тимофеевич Аверченко «Блины Доди»

«Год жизни наглухо заслонил от Доди прошлогодние блины. Что такое блины? Едят их? Можно ли на них кататься? Может, это народ такой — блины? Ничего в конце концов неизвестно. Когда кухарка Марья ставила с вечера опару, Додя смотрел на нее с почтительным удивлением и даже, боясь втайне, чтобы всемогущая кухарка не раздумала почему-нибудь делать блины, – искательно почистил ручонкой край ее черной кофты, вымазанной мукой. <…> Положив подбородок на край стола, Додя надолго застыл в немом восхищении… Какие красивые тарелки! Какая чудесная черная икра… Что за поражающая селедка, убранная зеленым луком, свеклой, маслинами. Какая красота – эти плотные, слежавшиеся сардинки. А в развалившуюся на большой тарелке неизвестную нежно-розовую рыбу Додя даже ткнул пальцем, спрятав моментально этот палец в рот с деланно-рассеянным видом. («Гм!.. Соленое».) А впереди еще блины – это таинственное, странное блюдо, ради которого собираются гости, делается столько приготовлений, вызывается столько хлопот. «Посмотрим, посмотрим, – думает Додя, бродя вокруг стола. – Что это там у них за блины такие…». Собираются гости <…> Подают знаменитые долгожданные блины. Все со зверским выражением лица набрасываются на них…».
Забронировать в библиотеке

Читать в ЛитРес

Надежда Александровна Тэффи «Широкая Масленица»

Надежда Тэффи тоже не обошла своим вниманием Масленичное угощение:

«Из кухни несется чад, густой, масленый. Он режет глаза, и собравшиеся у закуски гости жмурятся и мигают.

— Блины несут! Блины несут!

 Несут, но вам не хватит. Ваш сосед взял два последних, а вам придётся подождать «горяченьких». Но, когда принесут «горяченьких», окажется, что большинство уже съело первую порцию, – и прислуга начинает подавать опять сначала»

Времена меняются. Неловкие ситуации остаются все теми же вне зависимости от эпохи и людей, которые в них попадают. Сцена застолья на широкую Масленицу из рассказа Надежды Тэффи «Блины» тому доказательство.

«На этот раз вам достается блин – один, всеми отвергнутый, с драным боком и дыркой посредине. Вы берете его с кротким видом сиротки из хрестоматии и начинаете искать глазами масло. Масло всегда бывает на другом конце стола. Это печальный факт, с которым нужно считаться. Но так как со своим маслом приходить в гости не принято, то нужно покориться судьбе и жевать голый блин. Когда вы съедите его, – судьба, наверное, улыбнется, и вам передадут масло с двух сторон сразу. Судьба любит кротких и всегда награждает их по миновании надобности».

Иван Александрович Гончаров «Фрегат “Паллада”»

Документальные этнографо-географические очерки о трѐхлетнем путешествии (1852-1855 годы) перемежаются размышлениями, письмами к друзьям в России и бытовыми сценками из жизни русских. Постоянный круг путешественников узок - команда парусника "Паллада", идущего с дипломатической миссией в Японию через Африку и острова, плюс возвращение через Сибирь. Интересно и дважды познавательно – каков был мир в середине 19 века?

Автор описывает, как матросы праздновали в плавании Масленицу:

«Нельзя же, однако, чтоб масленица не вызвала у русского человека хоть одной улыбки, будь это и среди знойных зыбей Атлантического океана. Так и тут, задумчиво расхаживая по юту, я вдруг увидел какое-то необыкновенное движение между матросами: это не редкость на судне; я и думал сначала, что они тянут какой-нибудь брас. Но что это? совсем не то: они возят друг друга на плечах около мачт. Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой друг на друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя, как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц».
Читать в ЛитРес
https://www.litres.ru/book/ivan-goncharov/fregat-pallada-21118870/

Иван Сергеевич Шмелёв «Лето Господне».

Невероятная по своей атмосфере книга, описывающая быт патриархальной купеческой семьи, которая следует церковному календарю, строго соблюдает посты и щедро отмечает религиозные праздники. И все это глазами ребенка, подмечающими все и превращающими повседневные дела в маленькое чудо. А глава, посвященная Масленице, ярко описывает народные гуляния в этот праздник.

 «Теперь потускнели праздники, и люди как будто охладели. А тогда… все и все были со мною связаны, и я был со всеми связан, от нищего старичка на кухне, зашедшего на «убогий блин», до незнакомой тройки, умчавшейся в темноту со звоном. И Бог на небе, за звездами, с лаской глядел на всех, масленица, гуляйте! В этом широком слове и теперь еще для меня жива яркая радость… Масленица… Я и теперь еще чувствую это слово, как чувствовал его в детстве: яркие пятна, звоны — вызывает оно во мне; пылающие печи, синеватые волны чада в довольном гуле набравшегося люда, ухабистую снежную дорогу, уже замаслившуюся на солнце, с ныряющими по ней веселыми санями, с веселыми конями в розанах, в колокольцах и бубенцах, с игривыми переборами гармоньи. Или с детства осталось во мне чудесное, непохожее ни на что другое, в ярких цветах и позолоте, что весело называлось — «масленица»?… Стол огромный. Чего только нет на нем!..

За ухою и расстегаями — опять и опять блины. Блины с припеком. За ними заливное, опять блины, уже с двойным припеком… В субботу, после блинов, едем кататься с гор».

«Широкая печь пылает. Две стряпухи не поспевают печь. На сковородках, с тарелку, "черные" блины пекутся и гречневые, румяные, кладутся в стопки, и ловкий десятник Прошин, с серьгой в ухе, шлепает их об стол, словно дает по плеши. Слышится сочно – ляппп! Всем по череду: ляп... ляп... ляпп!.. Пар идет от блинов винтами. Я смотрю от двери, как складывают их в четверку, макают в горячее масло в мисках и чавкают».

«В субботу, после блинов, едем кататься с гор. Высоченные горы на прудах. Над свежими тесовыми беседками на горах пестро играют флаги. Рухаются с рычаньем высокие "дилижаны" с гор, мчатся по ледяным дорожкам, между валами снега с воткнутыми в них елками. Черно на горах народом. <...> Катальщики веселые, хотят показать себя. Скатываются на коньках с горы, руки за спину, падают головами вниз. Скатываются вприсядку, вприсядку задом. Кричат – ура!»
Забронировать в библиотеке

Читать в ЛитРес

Николай Лесков «Железная воля».

Попытка иноземцев соревноваться с русскими в умении поедать невероятное количество блинов иногда заканчивалась трагично. Так, герой повести Н. С. Лескова «Железная воля» немецкий инженер Гуго Пекторалис в ответ на утверждение, будто ему «больше отца Флавиана блинов не съесть», поспорил, что съест, и, вступив в соревнование, умер, объевшись этими самыми блинами.

«"Неужли помер?" — вскричали все в один голос.А отец Флавиан перекрестился, вздохнул и, прошептав "с нами Бог", подвинул к себе новую кучку горячих блинков», подтвердив тем самым истинность русских пословиц: «Блин не клин, брюха не расколет» и «Что русскому здорово, то немцу смерть».


Забронировать в библиотеке

Читать в ЛитРес

Иван Бунин «Чистый понедельник»

Рассказ играет на противопоставлении внешнего мира и незаметного читателю и герою духовного поиска, который идет в душе его возлюбленной. Поэтому и момент поедания блинов накануне Великого поста подан максимально натуралистично, что не мешает мечтам повторить бунинскую комбинацию из блинов с икрой и замороженного шампанского.

«В нижнем этаже в трактире Егорова в Охотном ряду было полно лохматыми, толсто одетыми извозчиками, резавшими стопки блинов, залитых сверх меры маслом и сметаной, было парно, как в бане. В верхних комнатах, тоже очень теплых, с низкими потолками, старозаветные купцы запивали огненные блины с зернистой икрой замороженным шампанским».

Забронировать в библиотеке
Читать в ЛитРес

Александр Иванович Куприн «Юнкера»

«Вчера ещё Москва ела жаворонков: булки, выпеченные в виде аляповатых птичек, с крылышками,
с острыми носиками, с изюминками-глазами.
Жаворонок — символ выси, неба, тепла. А сегодня настоящий царь, витязь и богатырь Москвы — тысячелетний блин, внук Даждьбога. Блин кругл, как настоящее щедрое солнце. Блин красен и горяч, как горячее всесогревающее солнце, блин полит растопленным маслом — это воспоминание о жертвах, приносимых могущественным каменным идолам. Блин — символ солнца, красных дней, хороших урожаев, ладных браков и здоровых детей.

О, языческое удельное княжество Москва! Она ест блины горячими, как огонь, ест с маслом, со сметаной, с икрой зернистой, с паюсной, с салфеточной, с ачуевской, с кетовой, с сомовой, с селёдками всех сортов, с кильками, шпротами, сардинами, с сёмушкой и с сижком, с балычком осетровым и с белорыбьим, с тёшечкой, и с осетровыми молоками, и с копчёной стерлядкою, и со знаменитым снетком из Бела озера. Едят и с простой закладкой и с затейливо комбинированной.»
Забронировать в библиотеке

Читать в ЛитРес

Александр Николаевич Островский «Снегурочка»

В творчестве драматурга весенняя сказка «Снегурочка» занимает особое место. Островский дает не характерное для своего творчества идиллическое описание страны берендеев. Жизнь берендеев радостна и безмятежна. Островский описывает их празднества, игры, пляски, привлекая для изображения богатый фольклорный материал. Сцена празднования Масленицы описана в начале весенней сказки «Снегурочка».

Описание: G:\Лебедева\Книжно-иллюстративная выставка\Статья\Островский Снегурочка.jpg«Прощай, честная Масляна!
Коль быть живым, увидимся.

Хоть год прождать,

Да ведать-знать,

Что Масляна придет опять…»

«Народ великодушный

Во всем велик, - мешать с бездельем дело

Не станет он; трудиться, так трудиться,

Плясать и петь - так вдоволь, до упаду.

Взглянув на вас разумным оком, скажешь,

Что вы народ честной и добрый; ибо

Лишь добрые и честные способны

Так громко петь и так плясать отважно».

Забронировать в библиотеке
Читать в ЛитРес

В конце нашей статьи мы хотим познакомить вас с двумя рассказами о главном угощении Масленицы – блинах.

Надежда Тэффи «Блин»

Это было давно. Это было месяца четыре назад.

Сидели мы в душистую южную ночь на берегу Арно.

То есть сидели-то мы не на берегу, — где же там сидеть: сыро и грязно, да и неприлично, — а сидели мы на балконе отеля, но уж так принято говорить для поэтичности.

Компания была смешанная — русско-итальянская.

Так как между нами не было ни чересчур близких друзей, ни родственников, то говорили мы друг другу вещи исключительно приятные.

В особенности в смысле международных отношений.

Мы, русские, восторгались Италией. Итальянцы высказывали твердую, ничем несокрушимую уверенность, что Россия также прекрасна. Они кричали, что итальянцы ненавидят солнце и совсем не переносят жары, что они обожают мороз и с детства мечтают о снеге.

В конце концов мы так убедили друг друга в достоинствах наших родин, что уже не в состоянии были вести беседу с прежним пафосом.

— Да, конечно, Италия прекрасна, — задумались итальянцы.

— А ведь мороз, — он… того. Имеет за собой… — сказали и мы друг другу.

И сразу сплотились и почувствовали, что итальянцы немножко со своей Италией зазнались и пора показать им их настоящее место.

Они тоже стали как-то перешептываться.

— У вас очень много шипящих букв, — сказал вдруг один из них. — У нас язык для произношения очень легкий. А у вас все свистят да шипят.

— Да, — холодно отвечали мы. — Это происходит от того, что у нас очень богатый язык. В нашем языке находятся все существующие в мире звуки. Само собой разумеется, что при этом приходится иногда и присвистнуть.

— А разве у вас есть «ти-эч», как у англичан? — усомнился один из итальянцев. — Я не слыхал.

— Конечно, есть. Мало ли что вы не слыхали. Не можем же мы каждую минуту «ти-эч» произносить. У нас и без того столько звуков.

— У нас в азбуке шестьдесят четыре буквы, — ухнула я.

Итальянцы несколько минут молча смотрели на меня, а я встала и, повернувшись к ним спиной, стала разглядывать луну. Так было спокойнее. Да и к тому же каждый имеет право созидать славу своей родины, как умеет.

Помолчали.

— Вот приезжайте к нам ранней весной, — сказали итальянцы, — когда все цветет. У вас еще снег лежит в конце февраля, а у нас какая красота!

— Ну, в феврале у нас тоже хорошо. У нас в феврале масленица.

— Масленица. Блины едим.

— А что же это такое блины?

Мы переглянулись. Ну, как этим шарманщикам объяснить, что такое блин!

— Блин, это очень вкусно, — объяснила я. Но они не поняли.

— С маслом, — сказала я еще точнее.

— Со сметаной, — вставил русский из нашей компании.

Но вышло еще хуже. Они и блина себе не уяснили, да еще вдобавок и сметану не поняли.

— Блины, это — когда масленица! — толково сказала одна из наших дам.

— Блины… в них главное икра, — объяснила другая.

— Это рыба! — догадался, наконец, один из итальянцев.

— Какая же рыба, когда их пекут! — рассмеялась дама.

— А разве рыбу не пекут?

— Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина — мучное.

— Со сметаной, — опять вставил русский.

— Блинов очень много едят, — продолжала дама. — Съедят штук двадцать. Потом хворают.

— Ядовитые? — спросили итальянцы и сделали круглые глаза. — Из растительного царства?

— Нет, из муки. Мука ведь не растет? Мука в лавке.

Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая, темная пропасть взаимного недоверия и непонимания.

Они переглянулись, перешепнулись.

Жутко стало.

— Знаете, что, господа, — нехорошо у нас как-то насчет блинов выходит. Они нас за каких-то вралей считают.

Положение было не из приятных.

Но между нами был человек основательный, серьезный — учитель математики. Он посмотрел строго на нас, строго на итальянцев и сказал отчетливо и внятно:

— Сейчас я возьму на себя честь объяснить вам, что такое блин. Для получения этого последнего берется окружность в три вершка в диаметре. Пи-эр квадрат заполняется массой из муки с молоком и дрожжами. Затем все это сооружение подвергается медленному действию огня, отделенного от него железной средой. Чтобы сделать влияние огня на пи-эр квадрат менее интенсивным, железная среда покрывается олеиновыми и стеариновыми кислотами, т. е. так называемым маслом. Полученная путем нагревания компактная тягуче-упругая смесь вводится затем через пищевод в организм человека, что в большом количестве вредно.

Учитель замолчал и окинул всех торжествующим взглядом.

Итальянцы пошептались и спросили робко:

— А с какою целью вы все это делаете?

Учитель вскинул брови, удивляясь вопросу, и ответил строго:

— Чтобы весело было!

Михаила Зощенко «Веселая масленица»

Нельзя же, однако, чтоб масленица не вызвала у русского человека хоть одной улыбки, будь это и среди знойных зыбей Атлантического океана. Так и тут, задумчиво расхаживая по юту, я вдруг увидел какое-то необыкновенное движение между матросами: это не редкость на судне; я и думал сначала, что они тянут какой-нибудь брас. Но что это? совсем не то: они возят друг друга на плечах около мачт. Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой друг на друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя, как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц.

Некоторые думают, что управдомом быть пустое дело. Некоторые товарищи предполагают, что должность управдома это вроде бы делопроизводителя по письменной части: деньги получить, удостоверения гражданам выдать, расценку произвести.

Ах, какие это пустяки! Должность управдома серьезнейшая, государственная должность. Она труднее, нежели должность директора Пищевого Треста.

Мало того, что управдом должен быть человек башковатый, он должен быть философом, психологом, проницателем. Каждого своего квартиранта управдом вот как должен знать! Насквозь должен знать, все кишки его видеть. А то как же иначе? В 43 квартире безработный. А безработный этот, сук ему в нос, ежедневно в пивные ходит, в кабаре. Ночью на машинах приезжает, дворнику Семену пятерки дает. Не жалко, конечно, пускай дает, но зато управдом Конючкин и плату на него возвел соответствующую.

Ну да с мужчинами это просто, а вот с бабами каково? Скажем, женщина… А шут ее разберет, какая она есть? Чулочки там, ботинки, шляпки а может она веселящаяся? А если она веселящаяся, то и квартира ее подозрительная, о которой по декрету донести нужно.

Тоже вот 48 квартира. Подозрительно. Две девицы проживают Манюшка Челькис и еще одна гражданка с эстонской фамилией Эпитафия. Может, они и есть веселящиеся. Управдом Конючкин давно к ним присматривается не понять только: будто и подозрительные, а будто и нет.

С ума сойти управдому Конючкину! Суетливая до чего должность!

И добро бы еще семейная жизнь была хороша. Какое там! Семейная жизнь у управдома Конючкина ничего не стоящая раздоры, распри, полное несходство характеров.

Тоже вот блины.

Управдом Конючкин любит блин поджаренный, с хрустом, причем с солененьким, а жена управдома Марья Петровна блин обожает рыхлый, бледный, да еще, противно сказать, со снетками, тьфу на них! От этого тоже распри и семейные неурядицы.

В среду на масленой управдом Конючкин до того дошел, что и кушать не захотел. Сидит за столом и на блины не смотрит противно. Марья Петровна так супруга своего и точит: и зачем не ест, и зачем выражение лица имеет грустное, и зачем, вообще, молодость ее заел.

Управдом Конючкин даже сплюнул со злости и из квартиры вышел.

И вышел он на лестницу, на ступеньку сел. И сел он по случайности напротив квартиры 48. Только слышит вдруг пенье, шум, разгул вообще.

Подозрительная, думает, квартира. Хорошо бы девиц этих с поличными накрыть, с уликами.

Постучал Конючкин в дверь. Девица Эпитафия открыла.

Тово-с, сказал управдом, разрешите канализацию и водопропод проверить.

Пожалуйста, сказала Эпитафия. Да вы бы, гражданин Конючкин, за стол бы присели. Это вот мои гости, это вот вино, а вот блины.

Взглянул управдом на блины и замер. Никогда он таких блинов не видел. Чудные, великолепные блины и с большим хрустом.

Растерялся управдом, сел, скушал парочку блинов.

Эх, думает, не по должности поступаю. Ну да ладно, по крайней мере узнаю точно веселящиеся девицы или нет?

Съел он еще и еще, и выпил после, и к 12 часам на коленях у него сидела Манька Челькис и пела Марусю. Управдом ей подпевал хриплым голосом.

Ночью он спал на диване. Один или с кем не помнит.

Утром проснулся хмурый, подумал: донесу, квартира, точно, подозрительная.

И стал одеваться.

А когда он хотел уходить, Манька ему сказала:

Ежели ты задумал донести или что берегись. Мне теперь все равно разглашу, ославлю на весь дом и должности лишу. А пока пиши расписку: деньги, мол, за квартиру получил полностью и вперед за три месяца.

Позвольте, сказал управдом, за три месяца это выходит по свободной профессии… Позвольте, это же много выходит… двести выходит. Позвольте хотя за два месяца написать? За что же?

Пиши за три! строго сказала Манька. И управдом написал.

Ах, до чего трудная должность управдома! В особенности на масленой.

Мария Витальевна Лебедева,
библиотекарь отдела обслуживания ЦРБ им. А. С. Пушкина